Я не вернусь 


   Ночная птица, едва заметная в лунном свете, летит, широко раскинув
 мохнатые серые крылья. Будто загадочный призрак беззвучно и стремительно
 мчится над болотом, прижимаясь к покрытой тиной поверхности. Не
 сделав ни одного взмаха крыльями, птица взмывает ввысь и вот она уже
 над головой. На мгновение останавливается, закрыв собой лунный диск,
 потом медленно сваливается на крыло, вниз, и вот она уже мчится
 обратно, почти касаясь травы. Еще мгновение и птица исчезает во тьме,
 так ни разу и не взмахнув крыльями. Недобрая густая тишина изредка
 оживляется хлюпаньем болотного газа во мраке.
    Я в нерешительности стою на скалистом островке под кривым мертвым
 деревом. Дальше идти нельзя. По болоту в темноте - последнее дело. 
 Дождусь рассвета. Я бросаю под ноги мешок с вещами и на ощупь собираю 
 сухие сучья. В голову лезут забытые фразы из классики: "Остерегайтесь
 выходить на болота ночью, когда силы зла властвуют безраздельно...". Да
 жутковатое место, что и говорить. Ну ничего, сейчас будет костер. Я 
 опираюсь руками о покрытую мохом скалу и тщательно вытаптываю сухую 
 траву под ногами. Сейчас.
    Весело вспыхнувший хворост наконец рассеивает тьму. Я бросаю взгляд
 на освещенную поверхность скалы и покрываюсь холодным потом. На скале,
 к которой я только что прикасался сидит свернувшаяся восьмеркой
 сколопендра. Испуганная светом она проворно прыгает вниз и скрывается
 в траве. Волосы встают дыбом при мысли о том, что могло произойти.
 Сколопендра - это ночной ужас здешних мест. Отвратительная ядовитая
 сороконожка размером с карандаш, гибкая как змея и стремительная, как
 ящерица. Она не кусается, нет. Гораздо хуже. Она просто пробежит по
 коже, оставив своими желтыми лапками отравленную воспаленную
 борозду. Человек с такой бороздой обречен на неимоверные муки.
 Бывают и смертельные случаи.
   Я начинаю остервенело колотить палкой по траве вокруг себя, боясь,
 что эта тварь тут не одна. Успокаиваюсь только после того, как смял и
 затоптал всю траву в освещенном пространстве.
   Я сажусь на камень и поджариваю на прутике кусочки хлеба. Теплые,
 перепачканные копотью они кажутся вкуснее всего на свете. Уже не
 страшно. Дым от костра поднимается вертикальным столбом и теряется
 где-то в млечном пути.  На западе небо чуть светлее. Это - огни
 ненавистного города, в который я никогда уже не вернусь.
   Боковым зрением я замечаю, что кто-то движется по болотам,
 направляясь ко мне. Белая человеческая фигура, ступающая прямо по
 трясине. Нет, не совсем человеческая. Что за мохнатая грива у нее на
 голове? Не успев как следует испугаться, я вдруг понимаю, что это
 всего лишь клочок ночного тумана.
   Я опускаю голову на колени и дремлю, по привычке сочиняя стихи:

                    Царишь надменно и печально 
                    В своем торжественном раю.  
                    Тысячегранный нимб хрустальный 
                    Венчает голову твою...
 
   Только про что это? Не понятно, но получается хорошо. Завтра надо
 будет начало придумать обязательно. Незаметно я засыпаю.
   Утро будит меня звоном птичьих голосов и горячим лучом летнего солнца.
 Я завтракаю поджаренным хлебом, подхватываю свое нехитрое имущество и
 отправляюсь дальше. Пересекаю болото покрытое яркими цветами и наконец
 оказываюсь на заброшенной дороге, поросшей степной травой и кустарником.
   Кое где можно еще увидеть следы былого асфальта. Я снимаю рубаху и 
 кидаю ее в мешок, где лежат все мои богатства - кусок хлеба, несколько
 пачек дешевых сигарет, складной ножик с обломанным лезвием и губная
 гармошка. Я иду подставив плечи ласковому солнцу и сочиняю стихи. Дорога
 вьется меж холмов и уходит вдаль, где из голубой дымки все яснее просту-
 пают контуры далекого горного хребта. Позади, за горизонтом остался город,
 в который я никогда уже не вернусь.
    Я ненавижу этот город. Я ненавижу вонь французской парфюмерии в
 переполненных утренних троллейбусах. Я ненавижу слюнявых собак на
 поводках, которые только тем и занимаются, что оставляют кучи дерьма на
 тротуарах. Я ненавижу злобных стариков, которые требуют всех расстре-
 ливать, хотя молодость этих стариков прошла в то время, когда работая на
 заводе можно было получить квартиру, и они получили, когда на зарплату
 можно было купить холодильник, телевизор, немецкий гарнитур, и они 
 купили, когда можно было иметь по два - три ребенка, и они имели. И 
 все это - честно, законно, бесплатно. Я ненавижу их, ругающих молодежь,
 хотя молодежи не дано и сотой части того, что было дано им. Я ненавижу
 молодежь, - "крутых", лысых поджидающих тебя в темных подъездах с
 молотком в руках. Каждый из них еще более омерзителен, чем сколопендра.
 Я ненавижу девиц, мечтающих устроиться в греческий публичный дом, и таким
 образом выйти замуж за миллионера. Я ненавижу эту молодежь и слава Богу,
 что они вряд ли оставят детей. Я ненавижу детей, шляющихся бандами по
 улицам, уткнув грязные рыла в пакетики с клеем "Момент". Я ненавижу
 коммунистов, столько лет грабивших и убивавших. Я ненавижу нынешние
 власти, погрязшие в коррупции и разборках.
   И все они - и старики и молодежь и дети и коммунисты и демократы 
 ненавидят меня. Ненавидят за то, что у меня ничего нельзя отнять! Для них 
 это самое страшное. Ведь у меня ничего нет, а я счастлив. И если каждый 
 станет таким, кого же тогда будут ругать старики? Кого будут поджидать 
 лысые в подъездах? Кто пойдет в публичный дом? Кто пойдет на выборы?
    Черт с вами, господа, мы больше не увидимся. 
	
	     *** JES 1998 ***  (c)     Ю.Шимановский jes@rise.krid.crimea.ua
	                         		     jes@omen.krid.crimea.ua